Крылатый, мохнатый да масленый.

На лесной опушке, в тёпленькой избушке, жили-были три братца:    воробей

крылатый, мышонок мохнатый да блин масленый.

Воробей с поля прилетел, мышонок от кота удрал, блин со сковороды убежал.

Жили они, поживали, друг друга не обижали. Каждый свою работу делал, другому

помогал. Воробей еду приносил — с полей зёрен, из лесов грибов, с огородов бобов.

Мышонок дрова рубил, а блин щи да кашу варил.

Хорошо жили. Бывало, воробей с охоты воротится, ключевой водой умоется, сядет на лавку отдыхать.

А мышь дрова таскает, на стол накрывает, ложки крашеные считает. А блин у печи — румян да пышен — щи варит, крупной солью солит, кашу пробует.

Сядут за стол — не нахвалятся.

Воробей говорит:

— Эх, щи так щи, до чего хороши да жирны!

А блин ему:

— А я, блин масленый, окунусь в горшок да вылезу — вот щи и жирные!

А воробей кашу ест, похваливает:

— Ай, каша, ну и каша,—рассыпчата, горяча!

А мышь ему:

— А я дров навезу, мелко нагрызу, в печь набросаю, хвостиком разметаю— хорошо в печке огонь горит, вот каша и горяча!

— Да и я, — говорит воробей, — не промах:    соберу грибов, натащу бобов — вот вы и сыты!

Так они и жили, друг друга хвалили, да и себя не обижали.

Только раз призадумался воробей.

«Я,—думает, — целый день по лесу летаю, ножки бью, крылышки треплю, а они как работают? С утра блин на печи лежит нежится, а только к вечеру за обед берётся. А мышь с утра дрова везёт да грызёт, а потом на печь заберётся, на бок повернётся, да и спит до обеда. А я с утра до ночи на охоте — на тяжёлой {заботе. Не бывать больше этому!»

Рассердился воробей—ножками затопал, крыльями захлопал и давай кричать: — Завтра же работу поменяем!

Ну, ладно, хорошо. Блин да мышонок видят, что делать нечего, на том и порешили. На другой день блин пошёл на охоту,

воробей—дрова рубить, а мышонок — обед варить.

Вот блин покатился в лес. Катится по дорожке и поёт:

Прыг-скок,

Прыг-скок,

Я масленый бок,

На сметанке мешан,

На маслице жарен.

Прыг-скок,

Прыг-скок,

Я масленый бок.

Бежал, бежал, а навстречу ему Лиса Патрикеевна: 

— Ты куда, блинок, бежишь-спешишь?

— На охоту!

— А какую ты, блинок, песенку поёшь? Блин заскакал на месте, да и запел:

Прыг-скок,

Прыг-скок,

Я масленый бок На сметане мешан,

На маслице жарен.

Прыг-скок,

Прыг-скок,

Я масленый бок.

— Хорошо поёшь, — говорит Лиса Патрикеевна, а сама ближе подбирается.

—Так, говоришь, на сметане мешан?

А блин ей:

— На сметане да с сахаром!

А лиса ему:

— Прыг-скок, говоришь?

Да как прыгнет, да как фыркнет, да как ухватит за масленый бок—ам!

А блин кричит:

— Пусти меня, лиса, в дремучие леса, за грибами, за бобами — на охоту!

А лиса ему:

— Нет, я съем тебя, проглочу тебя со сметаной, с маслом да с сахаром.

Блин бился, бился, еле от лисы вырвался — бок в зубах лисьих оставил, домой побежал.

А дома-то что делается!

Стала мышка щи варить: чего ни положит, чего ни прибавит, а щи всё не хороши, не жирны, не маслены!

«Как,—думает, — блин щи варил? А, да он в горшок нырнёт да выплывет — и станут щи жирные!»

Взяла мышка да и кинулась в горшок. Обварилась, ошпарилась, еле выскочила! Шубка повылезла, хвостик дрожмя дрожит. Села на лавку да слёзы льёт.

А воробей дрова возил: навозил, натаскал да давай клевать, на мелки щепки ломать. Клевал, клевал, клюв на сторону своротил. Сел на завалинку и слёзы льёт.

Прибежал блин к дому, видит: сидит воробей на завалинке — клюв на сторону, слезами воробей заливается.

Прибежал блин в избу—сидит мышь на лавке, шубка у неё повылезла, хвостик дрожмя дрожит.

Как увидели, что у блина полбока съедено, ещё пуще заплакали.

Вот блин и говорит:

— Так всегда бывает, когда один на другого кивает, своё дело делать не хочет.

Тут воробей со стыда под лавку забился.

Ну, делать нечего, поплакали-поплакали, погоревали, да и стали снова жить-пожи-вать по-старому: воробей еду приносить, мышь дрова рубить, а блин щи да кашу варить.

Так они и живут — пряники жуют, медком запивают, нас вспоминают.